Земля поместья

...

***
На Тракте он отпустил Караул. Пятеро выразили желание последовать за ним, своим полководцем, в изгнание: смешная и трогательная цифра. Он велел им убираться прочь, на территории людей - там они, по крайней мере, смогут наесться досыта. Когда они скрылись из виду, пропав в гранитных сумерках дороги, он погладил своего кошмара по жаркой лоснящейся шее, приторочил к луке сложенную вдвое боевую косу и сумку с книгами, и вскочил в седло.
- Одного не могу понять, Чума, - сказал он задумчиво, - как это судьба за мной недоглядела? Как могло получиться, что нам с тобой повезло больше всех?.. Нно, пошел. Пошел!
Кошмар выдохнул из ноздрей зеленое пламя и с ликующим ржанием взял с места в галоп. Уносясь прочь от Стены Нежила, подпирающей протекающий небосвод, Эрхард Бездыханный ни разу не оглянулся назад.
Когда-то этот народ был для него всем. Теперь ему было глубоко наплевать. Содалита предадут, и он умрет. Все умрут.
Ну, что ж теперь поделать, такова жизнь.
Он мчался по Окружному тракту в сторону Топей. На прибрежном отрезке дорогу частично размыло, и из-под копыт коня взлетали комья мокрого песка, иногда сменяясь брызгами накатывающих на брусчатку волн. В Паучьем Лесу над головой смыкались крючья ветвей, и его дважды пытались остановить: первый раз - патруль, второй - теневые разбойники в накидках из паутины. Первые остались лежать с черными бубонными язвами вместо лиц, вторых он просто растоптал. Чувствовал он себя легко и странно бездумно.
Наконец, на третье утро сочащиеся сквозь деревья солнечные лучи высветили висящую над дорогой ядовитую хмарь. Еще какое-то время кошмар чувствовал надежные плиты, но наступил момент, когда его передние ноги по колено провалились в зеленовато-коричневую топь. В сторону уходил объезд, но ехать дальше смысла не было. Здесь их путь заканчивался.
Эрхард спешился, отцепил свои пожитки и с минуту постоял, обняв коня за шею. Это был старый друг. Верный.
- Теперь иди, - сказал он потом - и ударил по черному крупу древком косы.

Он старался идти по открытым местам, чтобы соглядатаям с неба было легче его заметить. Останавливаясь на короткие привалы на прогалинах в ирисовых полях, читал старые записи и пил болотную воду: для человека она была смертельна, но для лича - все равно что легкий алкоголь. Болото все больше походило на соленое озеро; один раз он отступился, ушел под воду с головой и утопил сумку в схватке с кольчатой мерзостью, но это не слишком его расстроило. Повесив испорченный плащ на ветку, он вытряхнул из сапог пиявок, отжал волосы и двинулся дальше налегке.
Он шел навстречу смерти, и на сердце у него было хорошо.

Эрхард Бездыханный был далеко не единственным изгнанником, вынужденным по тем или иным причинам искать приют (временный или последний) в непроходимых моровых топях. Одним из таких неудачников (а мор никогда не кривил душой, потому что именно болезни зачастую делают тайное явным: ведь нет ничего более откровенного, чем запущенный люэс), был один из рыцарей-командующих Маледикта, Зарза Погибель. Не сказать, чтобы он был изгнанником. Скорее дезертиром, потому что все эти разговоры о чудесном воскрешении Смарагда, о войне с немертвыми и о победе в оной… Будем реалистами: Смарагд вернулся (пусть не собственной персоной, а в потомке), это означает, всем шандец. Поэтому один из демонов сидел на кочке, занимаясь тем же, что и Эрхард Бездыханный пять минут назад – вылавливая из ботфорт пиявок. Право слово, он давно хотел примерить мрачные доспехи черных рыцарей. Увидев Эрхарда, он хмыкнул:
- Обмани меня глаза, - и поднял шестипалую ладонь как знак миролюбивого приветствия. Спустя секунду кисть перевернулась и уставилась на легендарного предателя десятком ярких глаз - камнями в перстнях.
Зарза выглядел довольно инфернально даже несмотря на жалкий вид (а вид был жалким): он весьма поистрепался, а с учетом нездоровой зелени лица (он был смертельно болен перечнем как минимум десяти болезней) мог сойти за своего. Свою двуглавую секиру Зарза то ли утопил в болоте, то ли вообще не взял, поскольку весила она с кошмара Эрхарда, то есть вдвое больше среднестатистического рыцаря в тяжелой эбонитовой броне.
- Ты – галлюцинация, - безапелляционно заявил Зарза, протянув руку к приблизившемуся полководцу и сделав быстрое скребущее движение: дай себя потрогать.

Эрхард вздохнул: ему не хотелось вести бесед. Совсем недавно он подумал, что, если бы он не шел умирать, он мог бы остаться здесь навсегда. Здесь было хорошо – любой живой голос умирал, становясь тишиной. Только вода и трава, и ничего больше.
Встречный не был обитателем Топей, который мог бы его провести, и сначала чернокнижник собирался просто закрыть ему рот чумой, но со второго взгляда увидел, что тот и без того ей заражен. В одной из утонувших записных книжек он сегодня нашел хроники давно забытых опытов юности, в числе которых как раз было привитие образцу нескольких болезней одновременно. Забавное совпадение. Но тот очень быстро разложился.
- Можно сказать и так, - поразмыслив, согласился Эрхард, хотя был вполне уверен, что у галлюцинаций не капает с волос и дуплета. В довершение ко всему, демон, кажется, его узнал. Утомительно. Еще вознамерится использовать его в качестве вступительного взноса. – А ты? Герцог, легат легиона. Перебежчик. Хороший карьерный ход.
Ни осуждения, ни одобрения в этом утверждении не было. Бездыханный был уже далеко за гранью политики, стратегии и картографии, и за этой гранью все было просто и понятно. Одним словом – безразлично. Пусть этот герцог идет и доказывает хану свою полезность – только пусть идет не с ним.
- Разойдемся, перебежчик, - предложил Эрхард. Он стоял, мирно опершись на древко косы, так, словно последнюю человеческую жизнь провел здесь, а не в кандалах Маледикта на соленом ветру. – Лучше тебе не входить в одни ворота со мной.
Он перевел взгляд с покрытой пленкой катаракты глаз на тень, накрывшую небо. Улыбнулся.

Смарагд

Замеченная Эрхардом тень описала над двумя безнадежно заблудившимися (а они действительно безнадежно заблудились, сверху было виднее) несколько широких кругов и, вальяжно взмахнув крыльями, исчезла в студенистой поволоке - облака над болотами, казалось, состояли не из водяного пара, а из взбаламученного ила. Перебежчик проследил за взглядом лича и готов был поклясться, что эта тень являлась дозорным. Что же, демон и не набивался в попутчики и тем более не хотел бы оказаться разменной монетой в сведении старых счетов между хозяином здешних земель и его давним обидчиком.
- Разойдемся, - согласился Зарза и вернулся к прерванному делу, позволив Эрхарду Бездыханному продолжить свой путь в гордом одиночестве.
Вокруг него снова раздавалось только пение колышущихся на ветру полых стеблей, редкие всплески воды и далекие крики гигантских выпей, напоминающие завывание боевых горнов. Через полчаса ему посчастливилось выйти на относительно твердую тропу, отмеченную сложенными в вертикальные столбики камнями. Над многими из них вились жужжащие облака мух, привлеченных запахом гниющих кишок, увивающих эти бесхитростные алтари подобно праздничным лентам. Однажды, примерно в пятидесяти шагах от себя сквозь почти непроницаемую дымку – воздух стал бледно-розовым от выброшенных на закате спор болотных растений, - он различил неясные силуэты аборигенов, совершающих обряд жертвоприношения своим водным владыкам. Как ни парадоксально, мертвые топи производили впечатление обжитого, если не процветающего края. Был в этом розоватом воздухе какой-то особенный привкус, которого Эрхард не чувствовал с тех пор, как в последний раз посещал эти места. Дыхание смерти. Сильнее всего оно ощущалось именно здесь, а не в промозглом и разбухшем от бесконечных дождей Моросе.
Тень вернулась не скоро, но на этот раз она не стала кружить над головой Эрхарда, а опустилась на едва заметный вересковый островок. Это был дракон. Ничего меньшего ожидать и не стоило. Сидевший верхом Смарагд соскользнул с блестящего бока и, спрыгнув в болотную жижу, решительной походкой направился навстречу незваному гостю. Тот, кто знал его прежде, мог с уверенностью сказать, что годы его не изменили: тот же слегка раскосый прищур, те же широкие плечи, та же пружинистая легкость. В отличие от Эрхарда, Смарагд был безоружен, но холодная сталь никогда не была его излюбленным способом нападения или защиты. Здесь, на болотах, ему было абсолютно нечего опасаться. Всем своим видом он излучал прежнюю злую и веселую уверенность, будто не было всех этих лет забвения.
Остановившись напротив, он несколько секунд смотрел на Эрхарда до боли знакомым взглядом, как будто их последняя встреча продолжилась с того же места, на котором они расстались – а потом широко улыбнулся своей сумасшедшей улыбкой и стиснул старого сухаря в крепких объятиях. Впрочем, это отнюдь не означало, что Смарагд что-то забыл или простил.
- Вот уж не ожидал тебя увидеть так скоро и, - он усмехнулся, - одного. Без армии.

нынче как-то так

…О маркизате Эрхарда Чернокнижника ходили недобрые слухи: будто бы жизнь там начинается только после заката, будто бы поля не засеиваются, а стоят поросшие сорными травами, и будто бы все алтари Аурила залиты там смолой с петушиными перьями. Говорили еще, что у маркизы, приехавшей сюда нежной эльфийской красавицей, улыбка стала ала как кровь, а глаза зелены как гиблые огни на болотах. «Не ходите в Вересковый Предел, - повторяли люди, - если пойдете, то останетесь там навсегда». Но он пришел – совсем мальчишка, очень веселый, очень мертвый и очень живой, и уже тогда шлейф его могущества тянулся за ним до самого сердца поднявшихся Топей. Эрхард тосковал по войне, на которой умер, - и он предложил ему войну. Эрхард хотел дать своим вампирам нечто большее, чем крошечные чернокаменные селения маркизата, - и он предложил ему основать государство нежити.
Смарагд был сумасшедшим, но он сдержал все свои обещания. А Эрхард спустя двадцать блистательных лет, когда никакая сила не могла остановить их смертоносной поступи,  держал его и смотрел, как уходит из его глаз подло отнятая им жизнь.
Когда Бездыханный отдал корону Содалиту и отправился в Топи, он не думал о том, что сделает или скажет, когда встретится с ее хозяином. Это можно было назвать уверенным и бездумным действием лунатика, твердо знающего свою конечную цель, но не знающего больше ничего. Сухая логика покинула его там, в Моросе, вместе со значительной частью рассудка; даже склизкие камни вины и скорби сорвались с обрыва, оставив его в полном мире. Он просто шел. И оказался не готов.
Сияние прежней жизни в глазах Смарагда, бьющееся сердце болот, воля Дагана и дыхание Джедуша – все это потрясло его. Это было прошлое, которое не было прошлым. Он воочию видел этот взгляд, который видел целую вечность, а вокруг росло ввысь королевство на Топях.
Когда Смарагд обнял его, Эрхард превратился в соляной столп; тускло мерцающие мертвенной бирюзой глаза лича, на мгновение обескураженно застыв, снова приняли умиротворенное выражение. Объятье пообещало ему очень долгую смерть, иного он и не ждал.
- Отдал армию Третьему, - машинально ответил он, - он очень хотел.
Потом под прищуром отстранившегося Короля Зомби он аккуратно положил косу и опустился на колени. Хвост белых волос мазнул по вересковому ковру.
- Мой хан, - сказал он и не добавил ничего больше.

Смарагд


Несколько мгновений бывший Первый маршал мог видеть только перепачканные в глине сапоги с лихо задранными мысами. По меркам Смарагда это была длинная, очень длинная пауза, которая могла означать как его полнейшее замешательство, так и тяжелую внутреннюю борьбу, наблюдать которую Эрхард не мог в силу своего коленопреклоненного положения. Когда хозяин мертвых болот прервал затянувшееся молчание, уже начинало казаться, что вместо ответа в воздухе протрещит изумрудная молния, и предатель, наконец, получит по заслугам.
- Эрхард, встань, - сказал Смарагд неожиданно смягчившимся голосом. – И запомни, раз и навсегда запомни, что ни сейчас, ни потом, ни когда-либо еще я не желаю видеть тебя на коленях.
Перед лицом Бездыханного возникла развернутая ладонь в темно-красной перчатке. Вполне возможно, что это была рука дружбы или знак примирения – когда имеешь дело с Королем Зомби, о таких вещах остается только догадываться. Впрочем, на этот раз Смарагд решил все объяснить. Недопонимания, как он успел заметить, порой бывают еще страшнее, чем недоразумения. Но если второе было прерогативой Обманщика, то первое почему-то все чаще случалось с самим Смарагдом.
- Ты – единственный, кому хватило смелости нанести мне хоть и предательский удар в спину, - чего никак нельзя было списать со счетов, - но удар. На твоих руках была моя кровь, и я ничего не смог с этим поделать. Мне пришлось умереть. И не важно, что ты не сумел распорядиться своей победой. Победители не должны стоять на коленях. Тем более на коленях  в грязи.
Сочтя, что он сказал достаточно, чтобы избежать дальнейших недомолвок, Смарагд все-таки помог изгнаннику подняться и по-дружески похлопал по плечу.
- Идем в поместье, расскажешь мне о своих злоключениях и о том, что возомнил о себе Содалит. Давно в последний раз катался на драконе? – уже направляясь в сторону огромного ящера, осведомился Смарагд, который, казалось, был рад своему убийце как старинному другу. – А ванну из крови девственниц, мне думается, ты не принимал с тех самых пор, как обагрил злосчастный Улий. От того и сморщился, как саладдорский мамилюк.

Некоторое время Эрхард растерянно, как выброшенная посреди океана змея, пытался понять, что происходит, что же пошло не так на этот раз, где в его расчеты закралась очередная фатальная ошибка. Наконец, потеряв надежду найти ответ, он задался другим вопросом: может ли лич перебрать болотной воды до такой степени? В конце концов, он не напивался с военного совета, где было принято решение штурмовать Седес Принципис.
И лишь когда черный ящер, не выразивший ни малейшего удовольствия от его соседства, взмыл в воздух, а Смарагд продолжил, перекрикивая ветер, болтать о неутешительных переменах в его внешности, прерываясь на то, чтобы указать на тот или иной болотный храм, Бездыханный разложил все по полочкам. Он вспомнил, каким хан был на самом деле, а не каким его рисовали чувство вины и жажда возмездия, и понял, что… это очень в его стиле. Даже не так: в этом он весь. Он мог стереть с лица мира все, включая собутыльников, любовниц, собственных полководцев, и не почувствовать при этом ни капли сожаления, но вместе с тем на свете была пара-тройка существ, которые нравились ему. Нравились не за что-то, а просто так, самим фактом своего существования; а если тебе кто-то нравится, тебе нравится любое проявление его личности - в этом состоял его принцип.
Эрхард нахмурился. Тоже перекрикивая ветер, Эрхард попытался объяснить, что хан не должен все так оставлять. Что если всякая шваль осознает, что Смарагд готов простить собственное убийство, найдется уже не один, а десять подонков, потерявших страх. Что его все же стоит казнить, и лучше – прилюдно. Это будет полезно для армии.
Он еще не разобрался, хочет ли по-прежнему умереть или уже нет, но донести простую истину до Смарагда был обязан.
В это время дракон камнем спикировал вниз к поместью. В старые времена оно стояло заброшенным и полуподтопленным, поскольку хозяин появлялся там нечасто, но сейчас оно действительно было бьющимся сердцем Топей. Некромант видел бесчисленные лучи энергии, разбегающиеся от дома в глубину болот - питать зиккураты и будить, будить все, что спит в водных и земных глубинах.
- Мессир, небольшая проблема у восточных ворот. Вурмы сцепились с красными драконами, и… - голос говорившего, едва Эрхард спрыгнул на землю, оборвался, сменившись рычанием разбуженного волка. Породистое лицо вампира исказилось ненавистью до неузнаваемости; оскалив клыки и полыхнув алым огнем в глазах, он сделал стремительный кошачий шаг вперед…
- Здравствуй, Эсмонд, - устало сказал Бездыханный. Хоть кто-то здесь реагировал правильно.

Смарагд


Старый брюзга Эсмонд со своим здравомыслием был как нельзя кстати.
- Эсмонд, - произнес Смарагд, соскользнув с шечуйчатого бока своего исполинского ящера и погрузившись в болотную жижу по самые щиколотки; сапоги были безнадежно испорчены. - Спрячь клыки и приготовь покои для нашего гостя. Лучшие покои, - подчеркнул он, - в отремонтированном крыле. И распорядись, чтобы подали обед. Мы замерзли и проголодались.
Трудно сказать, помнил ли хан о том, что Эрхард в силу своей... национальной принадлежности не мог ни проголодаться, ни замерзнуть, чего нельзя было сказать о самом Смарагде. Вероятнее всего чувства и мнение бывшего полководца в расчет вообще не принимались. Забота Смарагда отдавала таким же безумием, как и все его поступки: она была слегка навязчивой, слегка маниакальной и пугала до мурашек.
Что касается советов Бездыханного по поводу того, как Смаргду следует поступить со своим предателем, то их хан пропустил мимо ушей. Когда-то Эрхард был неплохим полководцем, но с тех пор удача ему изменила, либо же весь его полководческий талант остался на поле боя - полег вместе с армией, впервые потерпевшей поражение от войска с огнедышащим грифоном на знаменах. Так что к его советам, по мнениею Смарагда, следовало относиться точно так же, как и к щебетанию наложниц-жен: послушай, согласись и сделай в точности наоборот. Эрхард хотел, чтобы хан казнил его? Причем, казнил прилюдно?
Смарагд повернул голову и посмотрел на Бездыханного. Тонкие губы, и без того постоянно изгибающиеся в острой веселой улыбке, вздернули уголки еще выше, от чего на щеках хана появились резкие улыбчивые складки, а в глазах заплясала смешинка.
Он пожалует ему титул. Он пожалует ему земли. Он пожалует ему награды, и сделает это прилюдно, а потом Эрхард поведет этих же людей, свидетелей его доблести, умирать за него, его хана.
- Нас ждут великие победы, Эрхард, - приобняв того за жесткое плечо, вздохнул Смарагд. - Если только вурмы с красными драконами друг друга не перегрызут. Чего они опять не поделили, Эсмонд?

- Очень хорошо, мессир, - откликнулся Эсмонд голосом, в котором ясно угадывалось «дома поговорим», что для такого «гостя» ему жалко даже каменного мешка метр на метр и расплавленного свинца в плошке. Когда-то он неплохо ладил с Бездыханным, с высоты своего положения считая того единственным из маршалов, более или менее достойным его господина. Воспоминание об этой фатальной ошибке до сих пор каждый раз приводило его в состояние плохо сдерживаемой ярости, и сейчас... Хуже всего было то, что дворецкий не мог сказать, что не предвидел подобного развития событий. Все, что ему оставалось делать - это смотреть на предателя, вкладывая во взгляд груз эмоций, накопленный за те десятилетия, что Смарагд провел между не-жизнью и смертью, высохший, невесомый, с неиссякаемым потоком струящегося по венам малинового яда. И невозможно выразить словами, насколько тяжелым был этот груз.
- Спор касается золота в гнезде красных драконов, - как будто с этими примитивными тварями дело могло касаться чего-то другого. - Они утверждают, что вурмы каким-то образом его испортили. Насколько я понимаю, в настоящий момент вожаки выясняют отношения у Восточных ворот со значительными сопутствующими разрушениями. Мое вмешательство в конфликт они посчитали недостаточным, - вампир докладывал о средних размеров армагеддоне тоном, который использовал также для прогноза погоды на завтра, но клыков он так и не убрал, и вместо белокаменной статуи был сейчас похож на вздыбленного ощерившегося волколака. – У меня все, мессир. Если понадоблюсь, я буду в доме, делать распоряжения. Обед будет подан через пятнадцать минут.
Эрхард проводил растворившегося в воздухе дворецкого взглядом. Хороший вампир.
- Оплеснение, - машинально уронил он, ощущая, как хан в своем кипящем нездоровом энтузиазме почти виснет на нем.
Черви Джедуша ненавидели желтый металл настолько же, насколько остальные драконы его боготворили, и без колебаний использовали присущее им «дыхание Негоа» для того, чтобы превратить золото в гниль. Собрать ящеров в одной части Топей было еще одним достойным Короля Зомби безумством. Разум Эрхарда, изрядно заторможенный столетним глядением в одну точку тронного зала и болотной водой, все еще упирался, не желая воспринимать сюрреалистическую реальность смарагдова зазеркалья, и кишащее вокруг разноцветье нежити (словно здесь были ясли-инкубатор для нескрещиваемых видов,) не помогало. Только во дворе поместья лич насчитал пару ревенантов, мертвого эльфа-мясника, тройку низших и живую ведьму: сильная земная рябь после плачущего дождем и солью черного гранита Нежила.
- К тебе идет перебежчик из Легионов, - вспомнил Эрхард еще одну виденную сегодня тварь. – Герцог. Он войдет через восточные врата.

Смарагд


- Что? – Смарагд остановился. - Перебежчик? Ко мне?
Он переспросил об этом так, как будто счел ужасно забавным. Утро выдалось богатым на сюрпризы: сперва возвращение блудного лича, теперь перебежчик…
- Может, подадим его к обеду?
Смарагда никогда не занимали ни дипломатия, ни разведка. Он пер напролом со всей своей многотысячной армией, оставляя за собой лишь борозды гноящейся земли. Политика, военное дело… на пике он это вертел. Когда-то Смарагд еще придерживался общепринятых правил, например, предупреждал об объявлении войны. Но это тогда, а сейчас…
Сейчас он говорил вполне серьезно. В этой жестокости не было смысла, как не было ее и в том, как хан прижал к груди старого друга, и как поселил красных драконов рядом с червями. Он был безумен. Он всегда был безумен, но сейчас безумие взошло на новую ступень. Оно пульсировало на мокрых висках синими жилками, перечеркнутыми гладкими, прилипшими к зеленоватой коже волосами.
- Ты привел с собой дождь, - сменил тему Смарагд, и, повернув к востоку, зашагал от крыльца. – Пойдем, встретим гостя.
В это время где-то вдалеке с ужасным грохотом обрушилась руина, оплетенная чешуйчатым блестящим телом.