Темница

Городишко грязный, паутина улиц и вялотекущие по ним помои, шум и сутолока на дороге, ленивые и тупые следственные работники... Да! Даже по сравнению с подчиненными Янссена (а это люди, о себялюбии и глупости которых Святой Отец мог написать пару трактатов), здешняя публика поражала воображение священника.
Здание при Церкви, в коем расквартировали Янссена и К0, представляло собой все то, чего Янссен боялся встретить: пол скрипучий, в дверях - щели! Непонятно, как можно работать в таких условиях. Да еще и поток посетителей прямо таки неостановимый.
Тьфу.
Янссен считал выше своего достоинства выражать свои мысли и опасения словами. Вместо этого он старательно и весьма успешно выражал все эти эмоции одним лицом - и сейчас на нем была такая гримаса, что едва вошедшие в его кабинет, тут же чувствовали стремление из него выйти.

- Раздобыть все сведения, - Янссен немного по-старчески потряс пальцем над бумагой с отчетом, предложенным ему секретарем Евой.
И в данном случае "все" означало ничто иное, как "все". Предельно ясно: ему были нужны слухи, показания слуг, подробная сеть родственников и связей подозреваемых, дела их отцов, проступки их отцов, шлюхи и бастарды их отцов, любимые животные, доклад местного священника об отношении оных с церковью... словом, вообще все.
Янссен начал доставать из коробки зерна кофея и по одному бросать в блюдце.
- Раз... два... мне нужны свидетели и доносчики. Даю срок - сутки. Семнадцать... двадцать три... Не найдете свидетелей, - тут он посмотрел на Густава, стоявшего поодаль с виноватым видом, - Знаешь, judico a criminationi. Двадцать девять.

Досчитав до сорока двух, Янссен молча передал Еве блюдце. Ну, был у него пунктик - зерна для кофея он отбирал всегда сам. Под мерный стук зерен о фарфор так хорошо думается, и настроение поднимается...
- Вызовите ко мне начальника следственной группы, - Янссен знаком отпустил и Густава, и Еву; с явным удовольствием разгладил отчетик, лежащий на столе, положил в папочку и расположил ее на столе параллельно молитвеннику и вровень с краем стола. Красота.

Янссен со вздохом протянул руку за папкой с документами. Норине удостоилась также быстрого и недовольного взгляда - женщина-инквизитор, подумайте только! Смешно.
- Я просил еще вчера составить отчет о подробностях ареста виновных, - Янссен мрачно развернул папку, поморщился при виде размашистого и грубого почерка кого-то из писавших. Деревенщины, Святое небо. Уж лучше бы только кресты и малевали. Остальное только устно. - И что с перечнем вещей, найденных при виновных?
Янссен деловито пролистал пару страниц, нахмурился и попытался прочесть написанное среди клякс и черт плохого пера. На глаза ему попался лист с показаниями одного из свидетелей происшествия.
- Вы их видели? Каково первое впечатление? Я имею в виду - характеры и Ваше о них мнение.
Разумеется, речь шла о подозреваемых.

- Нда, - Янссен разглядил края папки с документами и шумно втянул воздух носом. - Вы давно в должности?
Явный скепсис прозвучал в голосе Преподобного не случайно. О да! - он сомневался в работоспособности этой милейшей дамочки. Ну, и вообще. Ну кто же, как не дурак, будет спешить с таким замечательным делом, как допрос обвиняемых? Как будто, честное слово, больше заняться нечем с утра пораньше.
- Знаете известную поговорку? "Post prandium caedo*", так говорят на западе. Спешить некуда.

Развивать далее эту тему Янссен не стал - и что бы сейчас Норине ни сказала или ни сделала, для него было всего одно объяснение: Женщина. А этот порок, к сожалению, неизлечим.
- Не считаю нужным тратить время на допрос всех троих по очереди. Процесс можно ускорить: передайте Густаву, что я и он допросим двоих. А Вы допросите сына местной большой шишки. Ход дела Вам известен, все по схеме. Справитесь?
Отец Янссен поднял глаза на вошедшую Еву:
- А вот и кофе.

Янссен чувствовал большую гордость за сей кофе. Он лично следил за освящением каждого зернышка в коробке - чтобы не дай Бог не принять вовнутрь нечестивый плод из приграничных земель. Женщине кофе он не предложил.

Нрпг:
* - "I do my kill after breakfast" (c) Марти МакФлай ^^

Допивая кофе, Янссен решил напоследок еще завернуть к Юнгве и оставить пачку документов тому на разбор. А потом уже спуститься в сакральное помещение с задержанными. Норине отвечала по уставу, а этим бредом Янссен лишний раз не утруждал свой слух: вместо сего смотрел в оконце и думал о том пассаже в своем трактате "О догматике экклезиалогических воззрений Св. Фергеруса из Вюртемберга", который собирался писать сегодня перед сном.
- Разумеется, - снисходительно улыбнулся священник на слова Норине и знаком отпустил ее.

Сам он еще некоторое время наслаждался ароматным кофЕем и изысканной простотой того слога, что он наметил на сегодняшнее письмо, затем поднялся, взял бумаги, принесенные Густавом и Норине, и спустился вниз в сопровождении верного Ярла. Янссен разыскал какого-то монашка, всучил тому папку Норине и велел нести брату Юнгве. Пускай разберется.
Главное - это чтобы никто не остался без дела. А то опять умничать начнут, с безделья-то.

- Ну, и кто тут мне достался? - насупил брови Преподобный, входя в помещение, где содержался один из подозреваемых. Оставалось надеяться, что рассеянность и нерасторопность местных Отцу прежде только пригрезилась, и помимо еретика внутри его ожидает и писарь, и парочка младших дежурных дознавателей.

В такую задницу де Грей не попадал года… Он отмотал в уме последние семь лет. Восстановить четкую хронологию перипетий в его текущем статусе было незатруднительно. Едва он упускал бразды самоконтроля, жизнь норовила пронестись перед глазами. За те несколько часов, что узник провел в комнате для допросов, ей это удалось, по меньшей мере, дважды.
В отличие от подчиненных господина инквизитора, у обвиняемого была масса свободного времени, так что он успел обмозговать кое-какие неявные детали. К каким выводам он пришел? К неутешительным.
Де Грея неприятно удивило то, что с сынком барона, щенком Гильбе, не стали цацкаться, а без церемоний закатали губы кулаком, когда тот через чур разгавкался. Не то, чтобы барон сочувствовал его расквашенной физиономии. Он был уверен в том, что Норине никогда и ни при каких обстоятельствах не взяла бы на себя ответственность за порчу баронского сынка. Отсюда вывод: дело ведет не Норине.
Далее следовал еще один вывод, вытекающий из состава обвиняемых. У двух молодчиков еще не обсохло молоко, и поверить в то, что они могут быть ключевыми фигурами в Серой руке, мог только кретин. Кретины среди инквизиторов случались, но это было не повальное заболевание. Увы.
Наконец, де Грей не был до конца уверен в качестве поддельных документов и свидетельств, как не был уверен ни в чем, что приходилось доверять «специалистам».
Альтернативу плану А, который можно было сразу пропустить, он все равно никогда не срабатывал, барон видел лишь одну. Убедить следователя в том, что среди обвиняемых преступника нет. Ей-богу, легче было убедить господина следователя в том, что он – верблюд.

Три оглушительных щелчка замка прервали размышления серого барона.
Он сидел на голом полу, обхватив колени и уткнувшись в них носом. Босые ноги не замерзли, но, сказать по правде, гораздо больше его пятки беспокоила жаровня с углями в углу. Одежда на нем была своя, городская. Значит, еще не все потеряно. В противном случае она бы уже сменилась рубищем еретика.
- Ну, и кто тут мне достался?
Де Грей отчитал три вдоха, чтобы упокоиться. Черт побери, ему было страшно этого – он приподнял голову, чтобы взглянуть на инквизитора – этого филина в сутане. И это его порядком злило. Узник поднялся с пола и заставил себя распрямиться.
- Гратин Тирри, к вашим услугам, - твердо произнес мужчина, и на правах временного хозяина апартаментов указал на кресло. – Прошу, располагайтесь. Чувствуйте себя как дома.

- Ну да, может, в кои-то веки, - пробубнил как бы сам себе Преподобный, мягко ступая по полу в направлении писаря. Отец Янссен, несчастное создание, ощутил, как его обрекли на муки вечныя в этом аду. Ну, спрашивается, что такое - какое-то убогое писако, два истукана (они, кстати, живые? вон на одного муха, кажется, села, а он и не заметил) и говорящее чудо, которое, видимо, до сих пор считает, что попало-таки не по адресу. Ну-ну.

Он подтянул к себе лист, на котором писался ход допроса, пальцами провел по строкам с именами и подписями присутствующих здесь лиц.
Внутри, конечно, священник очень рассердился на подчиненных - такое у себя позволяют, хоть бы приструнили этого мерзавца. Как смеет он порочить нечестивыми словами своими камни пола и стен сего места?
Раз позволяют, значит безразличны к делу Святой инквизиции. Значит, нет огня у них внутри.
"Ничего. Я им этот огонь снаружи устрою", - Янссен взял на заметку имена дознавателей.

Он быстро взглянул на Тирри и покачал головой - он всегда так делал. "Еретики - что неразумные дети. Надо им показать, как нам жалко в глубине сердца нашего, что неразумностию своею накликали на себя беду". Многие уже на этом этапе начинали ощущать, как внутри просыпается совесть, и во всем сознавались.
- Я отец Янссен, сын мой. - Он прошел рядом с Тирри, скользнул взглядом по телу, по лицу. И устремился к креслу. - Знаешь ты, что ты арестован? И находишься в камере для допроса еретиков, врагов Святой Инквизиции? И знаешь, быть может, в чем тебя обвиняют?

Все восприятие барона сконцентрировалось на вошедшем человеке, мир сжался до переделов комнаты. Де Грей ловил каждое произведенное движение, каждый взгляд инквизитора. От того, насколько он прочувствует своего оппонента и какую изберет манеру поведения, зависела, ни много ни мало, его жизнь. В первую очередь его интересовала реакция отца Янссена на выпад. Предваряющая начало официального дознания минута была единственной возможностью попробовать инквизитора на зуб, не опасаясь ответных санкций. Приветствие с претензией на права «хозяина» должно было заставить «гостя» дать реакцию и показать характер.
От тона отца Янссена по телу пленника прошли мурашки. На провокацию инквизитор не повелся, но показал себя достаточно.

- Я знаю, что это за место, святой отец. Но мне неизвестна причина, по которой я в нем нахожусь, - без вызова ответил узник. Добавлять, что он не является врагом священной Инквизиции, барон в последний момент раздумал. Инквизитор произвел на него впечатление человека, который ответит, что «это мы еще выясним» или нечто в таком духе.
Вместо этого обвиняемый обратил на отца Янссена взгляд, в котором сквозила просьба разъяснить ему неразумному, в каких смертных грехах его подозревают.

На словах подозреваемого (а скоро и подогреваемого) о том, что суть происшедшего с ним и его заключения ему неизвестны, отец Янссен еще более помрачнел. Нет, ну как дать - сегодня ему трактаты не пописать. Мало того, что весь радужный настрой ушел, так еще ведь... поди кучу времени потеряешь. С таким-то персоналом!
Он пробарабанил пальцами по столу; рот сжался в твердую, тонкую линию, брови насупились.

Очень плохие дознаватели. Даже не объяснили что к чему. Как будто ему делать нечего, только разъяснять всем направо и налево, кто куда почему и зачем!
- Сын мой, ты здесь по подозрению в причастности к опасной и очень злонравной группировке людей... Серая рука, - с расстановкой произнес Преподобный. Каждый слог официозного названьица Крыс звучал из его уст, как приговор сам по себе. - Сюда просто так не попадают. И просто так не выходят. Ты пришел в кабак "Rat Mort" этой ночью. Тебя арестовали, потому что еще утром этого дня силы Инквизиции знали, что арестуют того, кто будет в этом кабаке ночью. Почему провидение и Святой дух не предостерегли тебя против этого шага, если ты невинен пред ними?
Отец Янссен слегка подался вперед, опустив сцепленные руки замком на колени:
- Зачем ты был там?

Мужчина вмиг осунулся, мелкие морщины на его лице будто врезались глубже в плоть. Не сказать, чтобы его огрели обухом по голове, но на пыльный мешок слова инквизитора тянули.

Гратин склонил голову, устремив сосредоточенный взгляд в грязный пол. Глазами окружающих он выглядел как человек, восстанавливающий в памяти мельчайшие детали злополучного утра, когда его угораздило так бездарно угодить в ловушку инквизиции. Дурак.
«Дурак, дурак! - отчаянно подумал де Грей. – Теперь крутись как уж на сковородке».

- В ответит на первый вопрос я лишь могу предположить, что через чур давно не появлялся в церкви, святой отец, - и это было первой правдой, произнесенной им в этих стенах. Молящимся в храме его видели от силы раз в полторы-две недели. Барон не частил, опасался прогневать суровых северных богов, которых почитал на самом деле. У них был крутой нрав. Схода снежной лавины в Протекторате летом можно было не опасаться, но могли сделать и исключение. В то время как благочестивые прихожане посещали лавочку по воскресеньям, не говоря уже про праздники и прочие мероприятия.
- Что касается цели моего визита в "Rat Mort", то позволю себе заметить, святой отец, что кабак - вполне естественное место пребывания для холостого мужчины, когда за окном темно, - на всякий случай довел до сведения отца Янссена Тирри, если тот вдруг был не в курсе. - Я шел домой, но начался дождь, и я завернул в первую попавшуюся дверь, даже не взглянув на вывеску.

Минуты шли и шли, допрос не кончался. Началось все медленно и обстоятельно, потом уже сложно было что-то вычленить из нескончаемой череды вопросов. Не то допросить надо было по всем правилам, не то по регламенту подозреваемому полагались дополнительные задержки, растягивания... в общем, мучения.
- Как давно в городе? - спросил Отец Янссен сразу же, проигнорировав замечание, касаемое мужских дел по вечерам.
Где-то к середине допроса, он встал с кресла и начал ходить кругами по камере, заложив руки за спину. Продолжал спрашивать, обращаясь уже не столько к Тирри (он уже устал на того смотреть, ничего нового), сколько к писарю и дознавателям. Первый пусть записывает все аккуратненько, вторые пусть следят, чтобы допрашиваемый отвечал без дерзости и с надлежащей готовностью.
Темп в сей части процедуры Янссен взял высокий, чтобы Тирри не расслаблялся и не вздумал много фантазировать на тему. Стоило тому чуть помедлить с ответом, как Преподобный вопрошал, не привирает ли барон случаем чего лишнего? Человеку, которому нечего скрывать, нет нужды раздумывать, ведь правда проста. Просто говори все, как знаешь и все.
Витиеватость фраз также не приводила Янссена в восторг. За ними явно скрывалось петляние и уход от прямого ответа... Многие вопросы были по мелочам, как бы и не относящимся к делу - о законе, о религиозности, о прошлом, некоторые дублировали уже заданные.
А с этих все началось:
- Как давно в Городе?
- Зачем приехал?
- Есть ли лица дома, которые могут подтвердить всю сказанную информацию?
- Почему при аресте не оказывал протеста? Чувствуешь за собой вину?
- Много ли знаешь про Серую Руку?
- Был женат? Имеется любовница?
- Помнишь ли чистые молитвы Единому Богу? Прочитай хоть одну. Она тебе все равно пригодится...
- Как часто каялся и исповедовался в грехах своих своему духовнику?
- По каким таким делам был на улице рядом с кабаком в день ареста?
- Знаком с лицом, именующим себя "Хаген"?
- Общался ли с двумя другими подозреваемыми до этого?
- Известно ли что-нибудь о их причастности к еретическим кланам?
- Нет ли чего утаянного перед лицом Инквизиции, в чем бы хотел признаться или о чем поведать?
***

Здесь Янссен остановился у стола, разглядывая через плечо писаря протокол допроса. Поднял глаза на Тирри:
- Ты точно ничего не хочешь добавить от чистого сердца к сему? Подтверждаешь все слова свои? - быстро ткнул пальцем в одного из дознавателей. - Дайте ему Книгу.
Следом за дежурным Янссен подошел к Тирри: первый держал Святую Книгу пред Гратином, а инквизитор, приняв вид мрачный и в чем-то торжественный, еще раз посмотрел Тирри в глаза.
- Поклянись на ней - "Все, что сказано мною здесь сегодня, есть чистейшая Истина. И, если уличат меня во Лжи, пусть свершится надо мною правосудие Небес, чью милость я трижды отверг, коли сказал сейчас неправду".
Отец Янссен ласково улыбнулся. По крайней мере, постарался - но вышло как-то по-садистски немного.

Инквизитор кивнул самому себе, опуская руку на Книгу - он на ней там пятнышко какое-то разглядел, не мог удержаться и не сковырнуть. Только самый заядлый грешник и мерзавец не ринулся бы счищать грязь со Священного томика, тут же подсказало ему сознание, и он хмуро поднял глаза на Тирри и дознавателя. Янссен цокнул языком, медленно развернулся и направился к столу писаря. Каждый шаг делал с особым удовольствием, слегка пришаркивая - ему очень нравилось тянуть красноречивые, как ему казалось, паузы во время допроса. Провел одной рукой по гладкой поверхности стола, остановился.
- Тебя сам дьявол, пожалуй, прикрывает? - усмехнулся Преподобный, слегка повернув голову к Тирри. - Грустно вышло... однажды. Был у нас тут такой один, кхм... Дэврел - фамилию не вспомню - замечательная родословная, хороший работник, честный муж, семьянин, все на месте! Прикопаться не могли. А! - и духовника своего посещал два раза в неделю! - Здесь Янссен с некой укоризной покачал головой. - Тот за него даже ратовал так, слезно заверял, клялся на Книге. А оказалось - шпион из Маледикта... долго его пришлось выводить на чистую воду: некто Альба Ларва. А как заливался! Врал, ну чисто как Черт какой!

Янссен обратился как будто бы к писарю, разведя в воздухе руками, широко улыбнулся и даже издал тихий смешок. Перевел взгляд на Тирри и дознавателя и добавил, уже посерьезнев:
- ...Балинтийский. Сожгли его.
Он замолк и больше не двинулся с места.
- Прямо как ты, Гратин Тирри.

А ведь в какой-то момент Гратин почти поверил в то, что выкрутился. Хитрый дьявол. Узник сложил руки и запрокинул голову назад. Продолжать корчить из себя жертву обстоятельств было бессмысленно и глупо.

- Вы преувеличиваете, святой отец, - острый взгляд барона впился в Янссена. – В конце концов, что есть ложь, как не замаскированная правда. Чего я не пойму из вашего пассажа, так это неужели Балинтийский черт известен в Протекторате лишь одним враньем? – последнее слово Тирри буквально выплюнул. Преследовал инквизитор эту цель или нет, ему удалось уязвить профессиональную гордость серого барона, что тот, в свою очередь, не стал скрывать.

- И этим тоже, - кивнул Преподобный, сцепив руки за спиной. - Что и было доказано здесь же, пару минут назад, в частности. Остальное в свете происходящего не имеет никакого значения.
Кстати, это чересчур большая уступка, которую сделал за сегодня кому-либо Отец Янссен. Обычно он старался лишний раз не мучиться с разъяснениями, тем более для каких-то там жалких трусов и лжецов. К коим был пречислен господин "Тирри" еще пару часов назад, когда начал плести эти свои несчастные небылицы.

- А теперь...
Отец Янссен прошелся по комнате к писарю и выудил из папки документов какую-то бумагу, с обычным в таких случаях шаблоном для признания виновного.
- Перо и чернила, - священник встал рядом с Греем, протягивая ему бумагу. Теперь надо было дождаться пока Его честь Балинтийский Черт подпишет сию замечательнейшую бумажицу, и можно будет со спокойной совестью идти пить кофеек. Ну, или писать трактаты.
Как надоело это все.
- Или имеете что еще сказать? - бесцветным голосом поинтересовался Преподобный, уже обдумывая, как приукрасить следующий пассажик в "О догматике экклезиалогических воззрений Св. Фергеруса из достославного Вюртемберга".

- Давайте сюда вашу кляузу, - вздохнул барон, прекрасно понимавший иллюзорность выбора.
Он взял протянутое Янссеном перо и, не глядя, поставил под документом подпись. К сожалению, Преподобный был так рассеян, что не уточнил, чьим именем следует подписать признание, так что внизу страницы красовались инициалы некоего реально существующего, но отнюдь не серого барона.
- Есть ли возможность избежать кары за предписываемые мне злодеяния? – спросил де Грей, возвращая Янссену перо.